Во времена достославного Советского Союза существовала в нашей маленькой и неприметной республике в лесу одна жутко секретная и важная воинская часть. То ли они за спутниками следили, то ли ракетным наведением занимались, только это совсем не важно. А важно другое. В один момент республика стала ну оччень независимой. И соответственно, деятельность этой части сразу стала никому не нужна. То есть режим секретности остался, на боевые дежурства наряды выходят и т. д., а никому это не надо, потому как Москве уже не подчиняемся, а у нас спутников там или ракет отродясь не бывало. И стало по этому поводу процветать в части махровое пьянство. Пили все, все и в умопомрачающем количестве. И вот как-то вечером сидят трое: командир части, старший прапорщик Ходоров - настоящие друзья по жизни между прочим, и бутылка водки. И случается с командиром боевой части ипохондрия, али какая другая напасть, только начинает он сильно сокрушаться что вокруг раздрай и бардак, все бухают, а вздрючить никого и нельзя. Потому как все ж свои, как же ж человека с котором годами вместе и обидеть. Любой же скажет: «А чего это ты на меня взьелся? Я бухал, так все же бухали.» И тут Ходоров говорит: А ты с меня начни. Так мол и так, пьяный на боевом дежурстве. И взгрей по полной. А потом, как в Америке, прецедентное право. Следующий пьян на дежурстве, ты ему: помнишь Ходорова? И на тебе люлей. Мы-то с тобой наказание замнем, но по-тихому. А народ-то этого не знает. Глядишь, так дисциплина и повысится. А давай, говорит командир вч. Завтра на построении. И вот на следующий день вовсю гремит поставленный командирский голос: Старший прапорщик Ходоров, выйти из строя! Прапорщик чеканно три шага вперед, и командир продолжает: Вчера произошел случай вопиющего нарушения воинской дисциплины! Оба-на, - напряглись стоящие в строю, – кажись, главный взялся за дисциплину. Командир: Прапорщик находился пьяным на боевом дежурстве! А-ап, - вдохнул строй, – чего будет-то? За это, – продолжает греметь голосом главный, – обьявляю ему ВЫГОВОР. Х-ха – выдыхает строй. В подсознаниях уже мерещились гауптвахта, лишение звездочки и вероятно расстрел на месте. А тут выговор. Это типа, как мама пальчиком пожурила. А тут еще, помните?, прецедентное право. Если Ходорову выговор, то и меня, если буду в хлам при исполнении, также накажут. А чем я хуже? Все это понимают, и Ходоров это понимает. И понимая также, что дисциплина от такого наказания не только не укрепится, а развалится вконец, и пользуясь тем что стоит он к строю спиной, а лицом единственно к командиру части, начинает Ходоров во всю силу своих мимических мышц строить командиру страшные рожи с ругательствами и прочими энергетическими посылами. И тут уже раздумье оказывается на челе командира. «Вроде делаю все как договаривались, он же должен об этом помнить. А вдруг мы передумали, а я забыл. Мы ж ведь потом еще добавляли. А может он забыл... Чего ж он так сильно возмущается?» И в результате раздумий делает командир этакий примиряющий жест рукой, и добавляет: УСЛОВНО!.........

«Зачем писать так, что третья ступень диатонической гаммы отстоит от первой на малую терцию?». Так или примерно так, вопрошала моя единственная дочурка, прочитав мой очередной опус, запутавшийся в ЖЖ и в паутине с красивой абривиатурой WWW. И я мягко задумался. И твердо решил: сегодня отступлю на большую терцию! Тон-тон-полутон-тон-тон-тон-полутон… Поехали! В мажорной тональности. Не стреляйте в пианиста… Довольно маленький мальчик, которого звали Алексеев, решил поменять детсад. Зачем он решил это сделать, история знает, но умалчивает. Скорее всего, к этому не простому, но взвешенному решению его подтолкнули родители. И дотолкали они его до посещения врачей. Так сказать моча, кал и прочие выбросы организма… Но так как он, как уже ранее сказано, был маленьким, то конечно же взял с собой родителя (одна штука)… Или они (родители) его привели за справками в это довольно детское учреждение - неважно. И вот в один ясный, но морозный день сидят они у врача с труднопроизносимым, и таким же труднонаписуемым названием на дверной табличке. «Невропатолог». И тетенька в белом халате задает недавно трехлетнему Алексееву довольно странные вопросы. Мол, мальчик, а скажи-ка мне, друг разлюбезный, зачем тебе нос? На что Алексеев честно, не задумываясь, говорит: - Для козявок! Ничего не сказала врачиха, а только задает уже более заинтересованно второй вопрос: - А для чего у тебя уши? Конечно же, все читали «Красную шапочку», там тоже задавали такие вопросы, но мальчик Алексеев то ли не читал, то ли забыл, то ли не расслышал правильный ответ, но он ответил нестандартно: - Уши для грязи! Эту «нешаблонность» тут же отметила женщина в кабинете с длинным названием «невропатолог» и задала последний вопрос: - А сколько тебе лет, мой юный друг?! - Двадцать! - легко вычеркивая из своей биографии лучшие годы, твердо проговорил Алексеев. - Так тебе надо в институт, а не в детский садик,- улыбнулась врач. И добавляет хитро: - В вот и покажи мне на пальцах сколько тебе лет! То, что «юный друг» не всегда убирал свои игрушки после развеселых игр, мы знаем. То, что три пальца при этом вопросе он всегда с удовольствием и запросто показывал, скажет любой. Ведь у него интеллигентные родители! Но вы явно думаете, что он попытался показать двадцать пальцев, уважаемый читатель? Ошибаетесь! Он показал один! Какой? Нервно спросите вы… Да, да. Именно тот палец! Где маленький Алексеев, у которого приоритетом в просмотре видео присутствует только один мультик - «Тачки» - увидел этот американизированный жест, мы не узнаем. Но дочке до сих пор стыдно за этот палец. Хоть и улыбалась, когда рассказывала мне эту историю про своего сына. Роман Юкк