Сейчас, когда в России цифры на табло у обменных пунктов меняются с примечательной быстротой, многим хочется помечтать о прекрасных далеких странах, в которых не бывает ни девальвации, ни инфляции. Скорее всего, многим может показаться, что к числу этих стран относится Северная Корея. Однако этих мечтателей о преимуществах социалистической экономики придется огорчить: последние 25 лет истории КНДР были временем весьма заметной инфляции, которая дважды, в 2002 и 2009 годах, переходила в гиперинфляцию.За период между 1992 и 2009 годами, то есть за время, прошедшее между предпоследней и последней денежной реформой, северокорейская вона снизилась в цене примерно в 100 раз. В ноябре 2009 года в обращение была введена новая, деноминированная вона, которая тут же оказалась в режиме свободного падения и за период 2010–2014 годов снизилась по стоимости примерно в 200 раз, причем в основном это ее падение произошло сразу после денежной реформы, в течение 2010 года.

Когда речь идет о северокорейской инфляции, возникает вопрос о том, как ее измерять. Учитывая, что северокорейское правительство перестало публиковать сколь-либо осмысленную экономическую статистику еще в начале 60-х, ни о каких индексах розничных цен и прочих дефляторах речи быть не может. Однако есть несколько показателей, которые отслеживаются достаточно легко и довольно многое говорят о темпах инфляции.
Первый такой показатель – это курс доллара. Надо сказать, что власти КНДР, при всей свирепости политического режима, традиционно относились к валютным операциям и валютчикам достаточно снисходительно. В отличие от СССР, где валюта была крайне опасной субстанцией, в Северной Корее на мелкие валютные сделки власти смотрели сквозь пальцы даже в 80-е, а с началом стихийного роста рыночной экономики обмен валюты был вообще де-факто легализован. Так что валютчиков уже с начала 90-х можно было найти на любом крупном рынке, а курс доллара и прочих валют к воне отслеживался без особых проблем.
Вторым – и на практике основным – показателем является цена риса. В Северной Корее, как в стране бедной, весьма высок коэффициент Энгеля, то есть доля расходов на питание в семейном бюджете – он составляет примерно 70–75%. Правда, цена на рис подвержена сезонным колебаниям и во многом зависит от масштабов той иностранной помощи, которая поступает в страну, – а на протяжении почти всего рассматриваемого периода КНДР была активным получателем такой помощи. Наконец, надо помнить, что утверждения о том, что «несчастные северные корейцы питаются одним рисом» в действительности являются довольно забавными: рис в Северной Корее даже сейчас, когда ситуация в стране заметно улучшилась, остается повседневной пищей лишь для привилегированного меньшинства, – простые люди едят вареную кукурузу.

До начала 90-х годов Северная Корея являла собой едва ли не идеальный образец распределительной экономики, в основе которой лежала тотальная карточная система. С 1957 года была запрещена свободная торговля зерновыми, а примерно к 1970 году по карточкам распределялись уже практически все продукты питания и товары первой необходимости. Формально эти товары продавались, но цены на них при этом были совершенно символическими.
Как легко предположить, эта система вела к скрытой инфляции. Особенно если учесть, что цены и нормы выдачи оставались неизменными, а зарплаты медленно, но росли: за период 1960–1990 годов средняя зарплата по стране почти удвоилась. В результате наличные деньги устремились на немногочисленные и тщательно контролируемые рынки, взвинтив там цены до небес: в середине 80-х курица на пхеньянском рынке стоила почти половину, а одно яблоко – примерно 7-8% средней месячной зарплаты. Однако, поскольку карточки отоваривались, а рынок оставался маргинальным, инфляция оставалась под контролем.
Однако карточная система рухнула в начале 90-х: в условиях кризиса государство продолжало выдавать населению карточки, но вот отоваривать их больше не могло. В результате начался стремительный рост рынков и всяческой рыночной деятельности, и примерно к 1995 году именно с рынков стало снабжаться почти все население КНДР.
В 1992 году в стране провели денежную реформу, в ходе которой, как и полагается, были конфискованы «излишние» денежные накопления населения (впрочем, нормы обмена были достаточно щадящие), так что этот год можно считать отправной точкой в расчетах инфляции – тем более, что именно тогда резко ускорилась дезинтеграция старой централизованной госэкономики. Тогда килограмм риса стоил на рынке 25 вон, то есть примерно треть среднемесячной зарплаты, а за вечнозеленый доллар давали 100 вон. К 2000 году цена риса составила 46 вон за килограмм, а курс доллара – 210 вон.
Однако дальше ситуация вышла из-под контроля, причем причиной тому стали изменения в государственной политике. В июле 2002 года КНДР предприняла попытку реформ. В частности, было объявлено, что резко повышаются и розничные цены, и зарплаты, и государственные выплаты.
Цена за рис в официальной торговле выросла с 7 чон (0,07 вон) до 44 вон, то есть примерно в 550 раз. Выросли и иные цены – например, плата за проезд в общественном транспорте увеличилась с 0,10 воны до 2 вон. Была введена и квартплата, отсутствовавшая с 1972 года. Одновременно выросли и зарплаты: средняя зарплата увеличилась примерно со 100 до 2000 вон в месяц.
При этом изначально подразумевалось, что рис и прочие продукты отныне будут в магазинах продаваться не по карточкам, а свободно. При определении стоимости риса власти, видимо, ориентировались на его рыночную цену, а вот уровень повышения зарплат определили произвольно. Скорее всего, северокорейские экономисты искренне считали, что цены стабилизируются на новом уровне, так что теперь рисом будут завалены не только рынки, но и государственные магазины.
Однако этого не произошло: увеличение зарплат привело к резкому увеличению наличной денежной массы, и в результате цены рванулись вверх. К концу 2003 года за килограмм риса давали 250 вон, а за доллар – 1000 вон. Иначе говоря, за полтора года, прошедшие после реформы 2002 года, цены на рис выросли в шесть раз, а курс доллара – в пять раз. После этого темпы роста заметно снизились, но полностью остановить инфляцию так и не удалось: к 2009 году килограмм риса стоил примерно 2000 вон, а доллар – 3500 вон (рис в долларовом выражении к концу 90-х заметно подорожал). Попытки перевести государственную торговлю на свободные цены кончились ничем, и в итоге рынки, права которых в ходе реформы 2002 года были несколько расширены, вернули себе доминирующие позиции.