Шуты появились еще в древности. Первое упоминание шута (planus regium) встречается у Плиния Старшего в его рассказе о визите Апеллеса во дворец короля Птолемея I.

Расцвет шутовства пришелся на Средние века, когда для многих это было единственным способом заработать на пропитание. Все королевские дворы имели собственных шутов, которые развлекали монархов и их приближенных музицированием, жонглированием, шутками и анекдотами, всевозможными ребусами и играми.



Шут — аналог клоуна, ассоциируемый, как правило, со Средневековьем.

Традиционно шут изображается в шутовском колпаке с бубенцами. Три длинных конца колпака символизируют ослиные уши и хвост — атрибуты карнавальных костюмов во время римских Сатурналий и «ослиных процессий» раннего средневековья.

В Англии традиция придворного шутовства была прервана со свержением Карла I в 1649 году. Оливер Кромвель создал пуританскую республику, где не было места такому фривольному занятию.

Шут был символическим близнецом короля. Шуты воспринимались как люди, оставшиеся по божьей воле недоразвитыми детьми. Не только люди с актерскими способностями, но и люди с психическими заболеваниями зачастую зарабатывали шутовством средства к существованию.

Все королевские дворы средневековья нанимали различного рода шутов, в умения которых входило музицирование, жонглирование, актерство и загадывание загадок.

В период правления Елизаветы первой Английской Уильям Шекспир пишет свои пьесы, часто выводя в них шута в качестве одного из лирических героев.

C наступлением эпохи Просвещения и Реформации традиция найма шутов прервалась.



На Руси шутовство имеет давние традиции. Персонаж русских сказок Иван-дурак часто противопоставляется Царю именно в качестве носителя некого тайного знания, кажущегося глупостью.

При русском барском доме или дворце содержались шуты, в обязанности которых входило развлекать забавными выходками господ и гостей. При дворе русских царей, а после и императоров также содержались шуты. Известны придворные шуты Петра Великого Иван Александрович Балакирев, вошедший в историю множеством рассказанных якобы им анекдотов, и Ян д’Акоста, которому за политические и богословские споры Пётр пожаловал остров в Финском заливе и титул «Самоедского Короля».

Прослеживается также определенная связь традиции шутовства с традицией юродства, хотя последнее несло существенно большую духовную, сакральную нагрузку.

В трилогии Александра Дюма «Королева Марго», «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять» выступает придворный шут короля Генриха III Шико — чрезвычайно умный и благородный человек.

Но исследователи склоняются к тому, что сакральный смысл шутовства все же уходит корнями в язычество, и шуты являются не сумасшедшими, а пифиями, пророками, хранителями тайных знаний.

И тому множество примеров, в том числе и не из европейской истории и литературы. В исламе шутом назывался Ходжа Насреддин - редкий хитрец и пройдоха. А в литературе шут, зачастую, выступает в роли провидца или человека, так или иначе заставляющего главного героя обратить внимание на то, что до этого казалось неважным. А в гетевском «Фаусте» в роли королевского шута выступает сам Мефистофель.




ШУТКИ ШУТОВ

При дворе людовика VI толстого состоял в шутах деревенский дурачок корот. этому полу-нормальному хулигану очень нравилось дразнить пажей в присутствии дам.И однажды их терпение лопнуло. они решили проучить нахала. А так. как трогать его категорически запрещалось под страхомь смерти, они просто прибили ему ухо к столбику одного из парковых навесов. Взбешенный король устроил расследование, которое состояло в том, что пажи, выстоившись шеренгой, должны были либо признаться, либо отрицать участие в проделке, а шут, следующий за королем вдоль строя, должен был их опознавать. Каждый из пажей громко клялся честью и верностью:
- Государь, меня там не было!... -
Когда они дошли до последнего, король вопросительно посмотрел на шута, а тот, уже забыв за чем они собственно
собрались, вытянулся в струнку и громко выкрикнул:
- Да там вообще никого не было. И меня в том числе.
После чего пажей отпустили. А корот поскакал по своим шутовским делам, что-бы другие пажи
прибили ему еще одно ухо.

При дворе генриха III хулиганил в свое удовольствие шикот дворянин,таким образом скрывавшийся от своих гонителей герцогов майенских... Имел он два несомненных преимущества: он был осроумен и он был мужчина.
Рассказывают, что во время одной из абструкций, устроенной королевскими миньонами своему покровителю, шут настолько забылся, что позволил себе отвесить ему хорошего пинка... Кроткий король взбесися, и мгновенно приказал казнить хама, но остыв, решил, что будет смешон... Тогда он предложил шикоту извиниться так, что-бы оскорбить его еще больше... И шут нашелся мгновенно:
- Прости меня, о, мой король! Я думал, что это - королева!..



Однажды у одного из царских шутов Бирон спросил:
- Правда ли, что ты женат на козе?
- Правда, и на днях ей предстоит родить. Надеюсь, что ваша светлость удостоит ее своим посещением и не забудет обычного подарка на зубок новорожденному.

Царица Анна, падкая на развлечения, пожелала, чтобы к нему отправился весь двор. В назначенный день, навестив шута, государыня и придворные застали его в постели рядом с козой, которая была в пышном наряде, в кружевах и лентах. Анна пришла в неописуемый восторг, щедро наградила шута, а гости преподнесли ему многочисленные подарки.

Среди царских шутов отличался известный Балакирев, потешавший когда-то еще Петра Великого. При Петре шут угодил в застенок за причастность к нашумевшему делу Монса, вздумавшего любовничать с Екатериной и казненного императором.

Придя к власти, Екатерина I вернула Балакирева с каторги, а Анна Ивановна решила вновь воспользоваться его едкими шутками.



Среди шутов находились и аристократы, такие как князья Волконский и Голицын, граф Апраксин. Они примерно исполняли свои обязанности. На долю Голицына, помимо всяких забав и увеселений царской особы, выпало отдельное поручение: подавать государыне и ее гостям квас и прохладительные напитки. За эту должность он стал называться «князь-квасник», иногда его величали «хан самоедский». Он отличался своими экспромтами, каламбурами, находчивыми ответами.

Михаил Алексеевич Голицын за границей тайно обвенчался с итальянкой, принял католичество. Узнав об этом, Анна Ивановна вызвала его в Россию и сделала придворным шутом.

Анну увеселяли всякие карлы и карлицы, горбуны и горбуньи, калеки, дуры и придурки, калмыки, черемисы, негры. Несколько часов подряд могла болтать Чернышева, пользовавшаяся особым покровительством царицы.

Нужны были все новые развлечения для ее императорского величества. Знатные гости тоже стремились принять участие в забавах и шутках. Так, генерал П.С. Салтыков демонстрировал искусство показывать на пальцах разные фигуры, вертеть правой рукой в одну сторону, а ногой - в другую.



Одна придворная постоянно уверяла всех, что ей не более сорока лет, хотя уже перевалило за пятьдесят. Вновь услышав ее слова, Голицын промолвил: «Можно ей поверить, потому что она больше десяти лет всех в этом уверяет».

Восьмидесятилетний генерал женился на молоденькой девушке и как-то пожаловался, что уже не может надеяться иметь наследников. Посочувствовав, шут ответил: «Надеяться не можете, но всегда можете опасаться».

На приеме у Бирона одна дама посетовала: «Нынче все так дорого, что скоро нам придется ходить нагими». Шут вмешался в разговор: «Ах, сударыня, это было бы самым дорогим вашим нарядом!»

Кто-то поинтересовался у шута, почему богиня любви Венера всегда изображена нагой. На это он тут же ответил: «Потому что она всегда делает нагими тех, кто чрезмерно пленяется ее веселостями».

Известный своей вздорностью поэт Тредиаковский спросил Голицына: «Какая разница между тобой и дураком?» Шут сразу ответил: «Дурак спрашивает, а я отвечаю».



Жил на свете Шут. Самый обыкновенный шут. Носил трехрогий шаперон с бубенцами, веселил народ. Бывало выйдет с утра на городскую площадь и пляшет. Пляшет и смеется. Плясал и плясал Шут дни напролет и не заметил, как к нему пришла Смерть. Смерть посмотрела на Шута и подумала: «Хорошо пляшет Шут! Но когда-нибудь он обязательно устанет – тут я его и схвачу. А пока попляшу-ка я вместе с Шутом». Шут увидел пляшущую Смерть и тоже подумал: «Пусть пляшет. Когда-нибудь Смерть обязательно устанет – тут я и убегу». Так и пляшут день за днем, ночь за ночью Шут со Смертью под звуки Saltarello и не могут остановиться. Потому что если остановится Шут – Смерть его схватит; если остановится Смерть – Шут убежит.



БАЛЛАДА О ШУТЕ

Звени, бубенчик мой, звени.
Играйте, струны, в такт напеву.
Я вам куплеты пропою,
Как шут влюбился в королеву!

Жил при дворе у короля
И у прекрасной королевы
Веселый шут. Король любил
Его веселые напевы.

Был шут влюблен, но вот беда:
Любил он не простую деву,
А, гордость в сердце затая,
Тот шут влюблен был в королеву.

Звени, бубенчик мой, звени,
Рыдайте, плачьте громче, струны!
А, гордость в сердце затая,
Тот шут влюблен был в королеву.

Раз королева говорит:
- Мой шут, пропой мне серенаду!
Коль тронешь сердце ты мое,
Получишь поцелуй в награду!

И шут запел. И песнь лилась,
Как с гор весной сбегают струи.
А ночь прошла, и шут узнал,
Любви как сладки поцелуи.

Звени, бубенчик мой, звени…

Но, злобной ревностью горя,
Влюбленный паж уже злословит,
На королеву и шута
Донос коварный он готовит.

И снова ночь, но шут – в тюрьме.
О королеве он тоскует.
Ведь он не знает, что она
Не одного его целует.

Звени, бубенчик мой, звени…

Король наутро с палачом
Пришел к жене в ужасном гневе.
И, прикрываяся плащом,
Так говорит он королеве:

Я тоже песню полюбил,
Я тоже внял ее напеву.
Так на, возьми – вот голова
Шута, что любит королеву!

URL - R.K. Frimen