Гусевский канализационный люк.
Официально-парадная застройка почти в первозданном виде.
Воспоминания продолжаются. Как бы из небытия возникают имена соседей, случайных знакомых и даже друзей-немцев.
— У нас на 820-м заводе был немец Лефебер, столяр. Исключительно хороший человек. Он меня просто околдовал. Часто ко мне приходил. Мы с ним разговаривали, обычно на бытовые темы. Он не напрашивался, но я его всегда угощал, — рассказывает Исаак Менделеевич Фишбейн.
Тамара Яковлевна Загородняя подружилась со своей ровесницей Вандой Фогт, с которой вместе работала на базе. Алексей Васильевич Трамбовицкий с теплотой вспоминает о своих коллегах по работе в калининградском кожно-венерологическом диспансере: докторе Атце, медсестре Дорис, санитарке Грунау — «как ее ни увидишь, она вечно за работой». В поселке Шпандинен большим уважением, по свидетельству Сергея Владимировича Даниель-Бека, пользовалась семья профессора Отто Зирке: «Он жил вдвоем с женой, был филологом, говорил по-русски, правда, плохо. Мы были знакомы семьями. Его использовали на заводе, где работала мама, переводчиком». Юрий Николаевич Трегуб помнит простую немецкую женщи-ну, которая почти год жила у них в доме: «Фрау Рейнгардт — так мы ее всегда звали. Отец встретил ее случайно в сорок седьмом году где-то под Славском. Она там чуть не умирала с голоду. Отец привез ее с собой, и она у нас жила во второй комнате. Помога-ла по дому, готовила обед, так как мать с отцом работали, а мы, мальчишки, что мы могли приготовить? Она и суп сварит, и уберет в комнате, и хлеба принесет. Сама жила и нам помогала».
Было немало таких девушек и женщин, которые жили в домах офицеров или ответственных работников на положении то ли служанок, то ли членов семьи. Об этом рассказывает Галина Родионовна Косенко-Головина:
— У меня была служанка Лисбет, у соседки — Анна-Мари. Лисбет очень хотела уехать. Анна-Мари — напротив, хотя у ее мужа была здесь кондитерская фабрика. Анна была очень величественной и симпатичной. Мы звали ее «Великая Германия». Хорошие манеры. Она рассказывала, что у нее был абонемент в театр, что муж каждую неделю приносил ей подарки. Бывало я начну играть на рояле, Анна приходит, танцует и поет. Называла меня «фрау-директор». У нее был сын — эсэсовец, но тем не менее был против войны, погиб. А второй сын остался жив, но был за войну. Власти не разрешали прислуге жить вместе с хозяевами. Лисбет в семь утра приезжала, растапливала плиту. Она считала, что надо унижаться перед нами. Однажды я поздно вернулась — приходилось возвращаться пешком через весь город. Утром Лисбет заходит с подно-сом, на подносе чай. Несет завтрак в кровать. Приседает, реверансы делает… Работала она очень хорошо, на все руки мастер. Мы кормили ее. Голубцы делали, обвязывали нитками, так она так торопилась есть, что ела голубцы с нитками.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
До войны здесь были въездные ворота.
Домработницу Елены Кузьминичны Зориной тоже звали Лисбет:
— У нее муж работал главным инженером в самолетостроении. У Лисбет когда-то был свой дом из 8-10 комнат и восемь человек прислуги. Она жила вместе с нами, мы ей предоставили небольшую 9-метровую комнату. В общей сложности она прожила у меня полтора года. Кроме уборки квартиры, стирки белья и приготовления еды, она занималась с детьми физикой, математикой — была образованной женщиной. За то, что она у нас работала, мы ее кормили. Причем, обедали все вместе. Она для нас была как член семьи. Иногда, когда я оставалась дома, сама готовила на кухне. Немцам приходилось тяжело, и они старались помогать друг другу. Я замечала, что когда Лисбет чистила картошку, очистки никогда не выбрасывала — тщательно их отмывала, высушивала, а потом, видимо, отдавала голодающим. Я ее никогда ни в чем не ущем-ляла, не подвергала жесткому контролю. 0на могла свободно общаться со своей сест-рой. Ее родная сестра Анна-Мария была домработницей в доме напротив. Я была ею довольна, хотя готовить она особо не умела. Когда пришло время расставаться — мне жалко было ее терять. Я дала ей часть продуктов с собой — крупу, бекон, сахар, хлеб. Мы уже распрощались. А на следующий день я шла утром около райкома партии к трамвайной остановке — вижу, стоит Лисбет с еще одной женщиной. Увидела меня, бросилась ко мне, стала целовать. После отъезда я от нее никаких сведений больше не получала.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).